Результаты выборов мэра Красноярска, состоявшихся 10 июня, – плохие результаты. Плохие не для той или иной партии: победитель получил примерно 12% голосов всех избирателей. Они плохие для политической системы в целом и для политической жизни в России.
Это – сумерки. И непонятно, что последует за ними.
После полугода, казалось бы, если и не предельного, но явного обострения политической жизни страны на выборы мэра миллионного города приходят 20% всех избирателей. Конечно, никто сегодня уже не считает Красноярск русским Нью-Гемпширом, как казалось когда-то. Соответственно, низкую активность избирателей можно считать не показательной. Можно говорить, что всему виной три выходных дня и жаркая погода.
Но, что бы ни подтолкнуло избирателей уехать из города, никуда не деться от того, что это «что-то» было для них куда более важно, чем вопрос о том, кто будет решать проблемы города.
Если у них нет проблем, то в условиях полугодового отсутствия мэра они посчитали, что неважно, будет он или нет: им все равно ничего не угрожает. Если люди ничего не опасаются – значит, и терять им нечего.
Если они не пришли поддержать того, кто исполнял обязанности мэра эти полгода, – значит, их не волновало, останется он на этой должности или нет. Т. е. теми, кто правит городом, они не дорожат и считают, что ничего хорошего те для них не делают.
Но если одновременно всех вместе оппозиционных кандидатов поддержали вдвое меньше избирателей, чем посредственную власть, – значит, и от оппозиции горожане ничего не ждут.
Существующая власть – что есть, что нет. И нет доверия оппозиции. Никакой. Оппозиция долго пыталась создать активный информационный фон, проводила нечто, объявленное праймериз. И не сумела привлечь к себе значимого влияния. От числа всех избирателей за всех ее представителей проголосовали порядка 8%, за того, кто был объявлен единым кандидатом, – порядка 3% от всех избирателей.
Зато его обогнал претендент, считающийся «кандидатом Быкова», в 90-е – чуть ли не хозяина региона, позже поверженного Александром Лебедем. Во многом по истории его возвышения и падения несколько лет назад был снят многосерийный фильм «Парни из стали», который заканчивался полным поражением и трагедией местного бизнес-криминального лидера. Герой вызывал человеческую симпатию, но общий смысл был в том, что, как казалось, время этих людей закончилось. Но сегодня они оказываются все же сильнее всех партий и официальной и неофициальной оппозиции.
Т. е. люди не только не стали поддерживать власть и официально зарегистрированные партии, но и не нашлось даже несистемной силы, способной поставить себя в фокус их ожиданий. Эта ситуация напоминает 90-е годы. Именно тогда возникла традиция не ходить на местные выборы. Но, с одной стороны, тогда не было официальной партии власти, с другой – шла вверх КПРФ, набиравшая на таких малочисленных выборах относительное большинство.
Сегодня «Единая Россия» победила, но результаты показала на уровне «Нашего Дома – России», после таких результатов тихо умершего в 1999 году. В те годы три партии, одна за другой, претендовали на то, чтобы монополизировать поддержку избирателей: сначала – КПРФ, потом – «Отечество – Вся Россия», потом все досталось «Единству». Сегодня даже кандидатов в лидеры нет. В Красноярске всегда была сильная организация КПРФ, но на этих выборах с ней произошло вообще нечто непонятное.
Можно списывать все на то, что было жарко и что вообще на местные выборы в регионах часто мало кто ходит. Но ведь была полугодичная интрига...
Дело еще и в том, что ряд социологических данных позволяет говорить о некоей корреляции результатов выборов в Красноярске с настроениями общественного сознания по стране в целом: информационно-политическая раздробленность стала фактом.
Коммунистам как сегодняшнему политическому течению (как социальному течению – много больше) ныне симпатизируют 13% граждан, «демократам» (они же «либералы») – 16%. Симпатии и к тем, и к другим с января довольно резко упали. Тем, кого обозначают как патриотов, симпатизируют порядка 8%. И, что самое интересное, лидирует в симпатиях партия власти с 18%. Треть общества не симпатизируют никому, остальные рассыпаются на еще более мелкие составные.
Но это – распад политических симпатий. Куда более интересно совсем другое, о чемуже писалось. 70% опрошенных полагают, что именно их позиция, какова бы она ни была среди названных течений, является позицией большинства общества, и лишь 2% (!) адекватно представляют степень распространенности их взглядов. Т. е. это даже не просто «информационная феодальная раздробленность» (там все же была общая вера, трактуемая, впрочем, подчас очень различно), а откровенное информационно-политическое «язычество». Иными словами, такое положение, когда каждый полагает, что именно так, как он, думает как минимум большинство, и, следовательно, именно его точка зрения абсолютна и правильна.
Т. е. договариваться невозможно. Нет вообще понимания адекватности ситуации – и нет признаваемого критерия, который позволил бы сравнить и проверить адекватность и истинность тех или иных точек зрения. Сталкиваясь с иной, по сравнению со своей, точкой зрения, носители этого «информационно-политического язычества» не пытаются вникнуть в доводы, а сразу объявляют иные позиции заведомо не то просто ложными, не то еще и заказными. И, если имеют такую возможность, то пытаются не допустить их озвучивания как минимум в собственной нише.
Утверждается равнодушие. Все недовольны тем, что есть, – и все ни с чем иным не связывают свои надежды. Нет не просто симпатий – нет воли чего-то захотеть и что-то изменить. Это – засыпание в мороз. И готовность согласиться на все – на смерть, на спасение (если при этом не помешают дремать), на что угодно. Чувства засыпают. Воля мертва. Сознание меркнет. Боли никто не чувствует. Просто умирают...
Это даже не воля к смерти, а нечто худшее. Самая жестокая диктатура может оказаться спасением при таком положении. Но если все спят, то кто пробудит претендента в диктаторы?..
Так умирала КПСС. Так умирал СССР. Но там все-таки была воля – воля к смерти. Здесь нет и ее.
Общество, в котором все спят и не слышат всех, может либо тихо умереть во сне, либо прийти к тому или иному варианту диктатуры того меньшинства, которое окажется наиболее жестоким и беспринципным, но при этом даст стране надежду на порядок и внушит уверенность в своей силе и беспощадности.
